В гостях как дома, а дома как в гостях.
Вся жизнь прошла, а годы пролетели.
Читаю мысли, как в вечерних новостях.
Мы встретимся, мы этого хотели.

Смотри на это, как на чудо -свысока.
И будешь мне, меня казаться выше.
Я преклонюсь перед тобою
И рука потянется писать четверостишья.

Родная, Милая, Любимая моя
Прости меня за то что я напился.
Я так хочу остаться у тебя
Ведь я с собою чуть не распростился.

В ночном лесу, как в песне, плачет дрозд.
Сегодня летнее тепло меня спасало.
Ведь с будуна колотит как в мороз
А жизнь, как боль души на водку все списала

А я как падший ангел во плоти
Уже и некуда упасть и все летаю
По магазинам тернистого пути.
А денег нет, и я их не считаю.

Родная, Милая, Любимая моя
Прости меня за то что я ревную
Нл мне так больно,когда рядом нет тебя.
А изменять я даже не рискую

Пройдет похмелье утренним дождем
И мы пойдем с тобой гулять по лужам.
Промокнут ноги, мы вернемся в дом.
И из того что есть сготовим ужин.
И ты решишься стать моей женой.
В своей уютной маленькой постели.
Ведь надоело быть совсем одной.
И будет всё.. Все так как мы хотели.

Родная Милая Любимая моя,прости меня за то что я бездельник.
Но я хочу так много сделать для тебя.
И бросить пить. И заработать кучу денег

Оненин  на почте служил почтальоном.
А Ленский Владимир работал в бюро.
Онегин с утра   поправлялся бульоном.
А Ленский ночами кончал на Монро.

Онегин любил респектабельных женщин,
А Ленский младых,  ненакрашенных див.
Онегин был с томной печалью повенчан.
А Ленский всегда излучал позитив.

Свела их судьба в недалеком предместье.
От центра на поезде сорок минут
Онеген приехал кутить вместе с тестем.
А Ленский -  всем нам рассказать как он крут.

И там подружившись бухали неделю .
Без тостов, без гостов,  без лени и сна.
И Женя прирезал Володю под елью.
У нас не глубинка,  у нас глубина.

Онегин,  проспавшись оставил имение.
Свалил за границу,  продав сотню душ.
И где-то под Веной гоняет по вене.
Меняя на коклюш рождественский куш.
И где-то под Веной аля бизнемен он.
Меняет жар птицу на водку и тушь.

Постой, не уходи. Я еще не успел отдышаться.
От быстрого бега,  я долго бежал за тобой.
Не надо спешить, мы успеем еще попрощаться.
А ты  изменилась. Как время летит,  боже мой.

Я ведь помню тебя в накрамаленном беленьком платье.
Золотую волну убаюкивал белый венок.
Нам казалось тогда для весны нашей жизни не хватит.
И серень будет вечно цвести, минуя свой срок.

Постой, не спеши.. неужели ты все позабыла?
Я и сам то не верю, что все это было со мной.
И как будто не нам , та весна ласку рук подарила.
А за ней напевал Мендельсона июнь молодой.

Постой, не уходи. Я еще не успел отдышаться.
От вечного бега по кругу,  где выхода нет.
Я валюсь от усталости, мне одному не подняться.
А той что спасала меня столько раз... больше нет.

Постой, я слыхал,  что к весенним напевам звенящим,
Ты снова наденешь той белой сирени венок.
И прошу не смотри на меня этим взглядом молящим.
Я тебя задержу не надолго, минут на пяток.

Говоря, что он очень видный красивый мужчина.
Говорят, он не курит, не пьет и мне не чета
Только я ведь не верю, ты же любишь ведь ты же любила...
Я сначала хотел все начать, я искал тебя. Как же ты так?

Что ж, пожалуй пойду
Докучать тебе больше не стану
Ты сплела свой венок. Опыт есть, отчего не сплести.
А июнь позабудь, я его за двоих помнить буду.
Я пытался забыть,  да не смог от него не уйти.

И как только сирень белым дымом укутает плечи.
И с тревогой предчувствие тихо с собой позовет.
Я солгать не смогу
- если спросит я ей не отвечу.
Да к чему говорить -
Она без того все поймет.

Буду помнить тебя в накрахмаленном беленьком платье.
Золотою волной тот июнь в серых буднях играл.
Чтобы это забыть мне наверно всей жизни не хватит.
Отдышался я...
мне по кругу...
ну я побежал.

Бессмертные солдатики любви.
Улица оделась в синебархатную рубаху сумерек с лиловыми плетеными нитями-хвостами, канувшей в бездну синевы, гривы заката. По телу бегут мурашами звезды, искрятся и электризуют меня. Звезды-соперницы фонарей выпячивают острые грани, загораясь невпопад, толкутся, непосредственно молчат, не догадываются о собственной красоте, спрятанные под бархатом ближе к небесному телу. 
Подсвечивается искусственными огнями праздничных украшений с широких улиц в уголках губ у Ночи улыбка. Яркая и сияющая. Манящая. Предлагающая себя всю, но холодная.
Ссутуленные плечи, поднятые воротники, острые движения, стройные шаги: спешащие фигуры оловянных солдатиков на передовой Невского фронта. 
И мне хотелось бы стать оловянным, но спрыгивают с золотых звездных самолетов, раскрывая шестигранные узорчатые парашюты, снежинки-десантники, открывая Второй невидимый фронт, приземляются в ладонях, спасительным огнем обжигают обветренные губы. Воины-снежинки палят прямо в меня, чтобы разбить личину того замерзшего истукана, который бредет вдоль ночных городских огней-фейерверков праздника. 
Заводится снова механизм стучащего сердца. Вспыхивают лица в вереницах огней, и также быстро исчезают. Вспыхивают огни прошлого года, загораются, разжигаются огоньки наступившего нового, новые чаяния и планы. 
В этой темноте ночи, как в фотолаборатории, замерзшие руки в отсутствии перчаток перебирают пальцами негативы прошлого, проявляют пленку, прокручивают ее на линиях рук, сушат в карманном тепле сжатых ладоней. 
Под красным фонарем сердца, а может под красной луной, проявленные в соляном растворе,  то ли снежной тропы под ногами, то ли слез радости, кадры запечатлеются в глубине, наполняют альбомы, и также сердце обжигают теперь, как те снежинки. 
Обжигает легкие новорожденного года воздух этой Ночи. Воздух, которым снова надо научиться дышать. 
Хочется еще глубже поместить эти кадры, ведь с ними дальше идти в новозаветное и в новогоднее время, которое так быстро летит, а ты еще и не начинал Жить. 
И на том негативе чудесным образом успело запечатлеться одно Лицо, которое даже став невидимым, в моей жизни, уже не исчезнет.

Старенькое

Он дорог тебе, как последняя спичка.
Твоя сигарета промокла от слёз.
Курить натощак – дурная привычка
И тянется дымом по коже мороз.

И прячутся дни за морозовским садом.
Он шарит вслепую, на стены дыша,
И семь этажей бесконечного ада
Пульсируют жадно глухим этажам.
И, робко прижав, доживая зубами
Пустые ступени, твой мраморный хлеб,
Он что-то несёт, рассыпая словами,
И слов не собрать, будто вовсе ослеп.
Он рвётся из сердца, и верные двери
Трещат под рубахой, рыдая по швам.
Он дорог тебе, как простое поверье,
Что чем больше снега, тем гуще трава.

Испачкала пальцы сгоревшая спичка,
И тянется дымом по коже мороз
Он дорог тебе, и ты, по привычке,
В морозное утро уходишь от слёз.

Отредактировано Дюшка74 (2019-01-17 21:21:41)

willow, lenhenster,  это вам за сказку)
Вот где действительно порадовали.
Такая импровизация на лету, вот где действительно было круто. А концовкой вообще убили наповал.

lenhenster, очень. Поичем ичисто поржать и именно по стилистике, реально пародия на Пушкина.  Ну и некоторые ходы сюжета, просто класс.